Димка чувствовал в теле приятную опустошенность, и вместе с тем из души шестнадцатилетнего Димки никуда не делась, не испарилась любовь, — любимый Расик лежал на нём, и Димке — влюблённому Димке! — страстно хотелось, чтобы Расиму было так же кайфово, так же классно и обалденно, как только что было кайфово, классно и обалденно ему… «давай!» — прошептал Димка Расиму, но Расим, жаждавший с Д и м о й настоящей дружбы, сейчас нисколечко не нуждался ни в подсказках, ни в каком-либо руководстве с Димкиной стороны: Расим не по-детски был возбуждён, голое тело его полыхало желанием, он лежал на только что кончившем Д и м е, в гостиничном номере было темно, они были вдвоём, и при этом при всём он, пятнадцатилетний девятиклассник, был совершенно нормальным — вполне адекватным — парнем… ну, а какой адекватный — нормальный — пацан в т а к о й ситуации не сумел бы, не смог бы сообразить, что ему надо делать?

Тем более, когда сердце было искренне устремлёно… какие подсказки могли быть в такой ситуации? Нужно было быть конченым извращенцем, чтоб в т а к о й ситуации что-то не понять или, тем более, не захотеть!

Вжимаясь всем телом в тело Д и м ы, Расим сладострастно задвигал, заколыхал вверх-вниз мальчишескими бёдрами, опуская-вздымая голый зад, — содрогаясь всем своим юным телом от неуклонно растущего наслаждения, Расик всем своим естеством устремился к апофеозу… да и как могло быть иначе? Только так — и никак по-другому! Расим скользил, двигал членом между животами, но теперь животы были липкими, и головка его, Расимова, члена, залупалась в Д и м и н о й сперме легко и сладостно… головка Расимова члена, сжатая животами, залупалась-каталась — как сыр в масле!

Димка, ладонями чувствуя, как сладострастно сжимаются — танцуют-играют — Расимовы ягодицы, закрыл глаза… разве сейчас Расик — любимый Расик! — его не любил, содрогаясь на нём, на Димке, от наслаждения?

Конечно, это был секс — всего лишь секс: нормальный секс нормального парня… «любви не бывает без секса, а секс может быть без всякой любви, и Расик… сейчас, в эти сказочные секунды, он любит меня или просто… просто кайфует — как кайфовать может всякий и как кайфовал бы он с кем-нибудь с другим, окажись этот другой на моём месте?» — подумал Димка, всем своим телом влюблённо вслушиваясь в тело содрогающегося Расима, — между тем, Расик его, влюблённого Димку, лежащего на спине с расставленными, разведёнными в стороны ногами, трахал с упоением, с полной самоотдачей…

Хотя секс без любви встречается сплошь и рядом, что-то подсказывало Димке, что сейчас это был не просто секс — не просто трах, — Димка ощущал, с каким упоением содрогается на нём жарко сопящий Расим, Димка чувствовал твердый горячий член любимого Расика, Димка ласкал ладонями спину Расима, его плечи, его поясницу, его судорожно сжимающуюся попу, и ему, влюблённому Димке, хотелось думать, что Расик не просто… не просто трахает его — кайфует на нём, используя его, влюблённого Димку, в качестве удачно подвернувшегося сексуального партнёра, а любит… именно л ю б и т — как любил его, пятнадцатилетнего Расика, он, шестнадцатилетний Димка! Хотя… какая была разница, кому сколько лет?

Разница в возрасте — разница в год — для влюблённого Димки в принципе не имела значения, а теперь эта разница не будет иметь никакого значения и для Расима, — «он любит меня!» — подумал Димка, и ощущение счастья горячей волной опалило его юное ликующее сердце… «он любит меня!» — мысленно повторил Димка, ощущая-чувствуя страсть содрогающегося от кайфа пятнадцатилетнего парня по имени Расим… разве счастье бывает только в грёзах — только в мечтах-фантазиях?

Между тем, Расим вдавился пахом в пах Д и м ы изо всей силы, на какой-то миг замер, словно сердце его остановилось, и тут же тело Расима содрогнулось от накатившего оргазма, — из члена, стиснутого животами, вырвалась струя пацанячей спермы, огонь полыхнул в промежности, обжег мышцы ануса.
.. никогда ещё ему, Расику, не было так сказочно сладко!

Ни в какое сравнение с э т о й сладостью — с э т и м небывалым наслаждением — не шла сладость от суходрочек! Когда Расик дрочил, сладко делалось только в попе — в районе ануса, и сладость эта была короткая, скоротечная… а теперь сладость разлилась по всему телу — как если бы он, Расим, с головой нырнул в бочку солнцем нагретого золотистого меда!

Кончил… «с Д и м о й кончил — на Д и м у… как он — на меня… » — мелькнула у Расима радостная мысль, и Расим, ощущая в промежности огнём полыхающую сладость, с чувством невольно возникшей благодарности обессилено ткнулся пересохшими горячими губами в Димкину шею; «завтра нам будет стыдно… » — подумал Расим, но эта возникшая мысль никак не вязалась с его чувствами, и Расим тут же отмахнулся от этой мысли, однако ощущение лёгкой виноватости снова царапнуло сердце, как это бывало у него, у Расика, всегда, когда он кончал в одиночестве, занимаясь мастурбацией…

«стыдно… почему нам должно быть стыдно, если обоим нам — и Д и м е, и мне — было так хорошо?» — подумал Расим, чувствуя горячее объятие крепких Д и м и н ы х рук, в то время как сам Димка, лёжа под Расимом — прижимая кончившего Расика к себе, с чувством ликующей радости думал о том, что сейчас случилось-произошло самое главное: Расик кончил — испытал с ним, с Димкой, не просто оргазм, а познал несомненное наслаждение, и теперь… «теперь он уже никуда… никуда не денется от нашей взаимной любви!» — ликующе думал Димка, ощущая сухие горячие губы Расима на своей шее — чуть ближе к ключице… разве это было не счастье?

Какое-то время они лежали молча, не шевелясь, — смешавшаяся сперма липко склеивала их животы, и Димке было приятно думать о том, что сперма его и сперма Расима перемешалась в одну неделимую субстанцию; это смешение казалось Димке символичным — имеющим сакральный смысл… как если бы это смешалась не их горячая сперма, а они сами слились друг с другом и душами, и телами в неразделимое целое! Повернув голову набок — не размыкая объятий, Димка краем дотянувшихся губ поцеловал Расима в пылающую скулу.

— Расик… — чуть слышно прошептал Димка, и руки его ещё крепче прижали Расима к груди.

— Что? — так же тихо — так же чуть слышно — отозвался Расим, не делая никаких попыток высвободиться из Д и м и н ы х объятий.

— Я люблю тебя… Расик, я люблю тебя!

Слова эти прозвучали, сорвались с Димкиных губ совершенно спонтанно, сами собой… конечно, Димка сотни раз говорил эти слова мысленно, видя Расика в школе, или думая о нём дома, или общаясь с пацанами-приятелями во дворе, но теперь — именно в эти минуты! — он, Димка, о признании Расику в любви совершенно не думал, поскольку в эти минуты для него, для Димки, любовь не требовала никаких словесных воплощений, и тем не менее… слова сами сорвались с Димкиных губ: «я люблю тебя» — дважды произнёс-повторил Димка, выдохнув эти слова жарко, порывисто, нежно, искренне, и Расим… услышав от Д и м ы эти слова, Расим нисколько не удивился: он вдруг подумал, что он, Расим, об этом знал — знал об этом сегодня, знал об этом вчера…

Знал с того самого момента, как они вошли вместе в номер, и даже ещё раньше знал, когда они шли по коридору — когда уточняли, как друг друга зовут… конечно, этого не могло быть, потому что Д и м а эти слова — «я люблю тебя» — произнёс-проговорил сейчас впервые, а ему, Расиму, слово «любовь» вообще ни разу не приходило в голову ни вчера, ни сегодня, и тем не менее… тем не менее, Расим, услышав Димкино признание, нисколько не удивился… как будто он знал об этом — знал всегда! Расим нисколько не удивился, услышав эти слова от Д и м ы, и вместе с тем… вместе с тем, это было и странно, и необычно — услышать т а к и е слова от парня, — если б он, Д и м а, сейчас произнёс бы, проговорил бы не «любовь», а «настоящая дружба», это было бы совершенно понятно: н а с т о я щ а я д р у ж б а, наверное, такой — именно такой! — и должна быть.
.. а любовь?

— Дима, мы ж пацаны… — тихо проговорил Расим, и в интонации его голоса Димке почудилось едва уловимое замешательство. — Ну, то есть… мы с тобой парни — пацаны… как ты можешь меня л ю б и т ь?

— Просто… люблю — и всё, — отозвался Димка, скользнув ладонью по спине Расима. — Разве парни не могут любить друг друга? — Димка умышленно проговорил «друг друга», таким образом делая свою любовь взаимной — обоюдной.

— Не знаю… наверное, могут, — чуть помедлив, отозвался Расим, невольно вслушиваясь в собственные слова — в собственный голос… «наверное, могут» — сказал-услышал Расим и тут же подумал… разве он, Расим, не любил сейчас Д и м у — не испытывал чувство необъяснимого удовольствия от ощущения максимально возможной близости? Конечно, это можно было б называть сейчас н а с т о я щ е й дружбой, и это тоже, наверное, было б правильно… но разве т а к а я дружба — это не есть любовь? А с другой стороны… как они могут любить друг друга? Трахаться, кайфовать, друг другу всегда и во всём помогать, один другого всегда поддерживать… словом, дружить крепко, по-настоящему — это ему, Расиму, было понятно… то есть, стало теперь понятно — после всего… а любить… как они могут л ю б и т ь друг друга, если они обычные парни — обычные пацаны? — Дима… можно, я о чём-то тебя спрошу? — неожиданно для себя самого проговорил Расим.

— Спроси… — отозвался Димка, мгновенно догадался, о ч ё м Расим его хочет спросить — о чём он сейчас его, Димку, спросит. — Ну, спрашивай! — повторили Димка, понятия не имея, что и как он будет Расику отвечать.

— А ты не обидишься? — чуть помедлив, проговорил Расим; он оторвал лицо от Димкиной шеи, но Димка по-прежнему прижимал его к себе, и потому он по-прежнему лежал на нём, на Д и м е, сверху; огнём полыхнувшая сладость из тела Расима ушла, уступив место не менее приятной легкой опустошенности… опустошенности в теле, но не в душе!

— А ты разве хочешь сейчас о чём-то меня спросить для того, чтоб меня обидеть? — вопросом на вопрос отозвался Димка.

— Конечно, нет! — не задумываясь, искренне проговорил Расим. — Я совсем не хочу тебя обидеть… нисколько не хочу!

— Ну, и как в таком случае я могу обидеться? — невольно улыбнулся Димка, и ладони его медленно скользнули по спине Расима к ягодицам… горячие ладони Димки обтекаемо замерли на упруго-сочных Расимовых булочках. — Спрашивай…

Если б Д и м а не произнес «я люблю тебя» — не сказал бы сейчас само слово «люблю», то у него, у Расима, этот вопрос не возник бы… ну, то есть, возник бы — наверняка возник бы! — но не сейчас, потому что сейчас… сейчас ему, пятнадцатилетнему Расиму, было хорошо без всяких вопросов! Они стали друзьями — стали н а с т о я щ и м и друзьями, и это было классно: непредвиденный, совершенно неожиданный, но обалденный секс органично дополнил накануне возникшую у Расима горячую симпатию по отношению к Д и м е: секс неожиданно, но удивительно верно раскрыл, расшифровал подлинный смысл его, Расимовой, симпатии, и, таким образом, желание н а с т о я щ е й дружбы у него, у пятнадцатилетнего Расика, осуществилось, сбылось… они стали д р у з ь я м и, — какие могли быть вопросы? Но Д и м а сказал «я люблю тебя…

Расик, я люблю тебя!», и этими словами невольно сбил Расима с толку, подтолкнув к тому, чтоб его, Д и м у, спросить… чтоб задать ему, старшекласснику Д и м е, вопрос, который он, Расик, в данное время задавать не собирался — о чём он, Расим, совершенно не думал…

— Ну… чего ты, Расик, не спрашиваешь? Спрашивай! — повторил-проговорил Димка, чувствуя, как Расим невольно замер, то ли думая, как лучше сформулировать свой вопрос, то ли решая, задавать или нет свой вопрос вообще.
.. они, шестнадцатилетний десятиклассник Димка и пятнадцатилетний девятиклассник Расим, лежали на постели в гостиничном номере, и смешавшаяся сперма, спущенная с интервалом в несколько минут из двух мальчишеских членов, липко склеивала их по-мальчишески плоские животы; была ночь, и где — совсем рядом — спали л е н у с и к и, спали братья-близнецы, дружно подрочившие перед сном на своих кроватях после того, как погасили в номере свет, спал Толик, перед сном в ванной комнате кончивший с мыслями о Светусике, спали без сновидений Серёга и Вовчик, спала неугомонная Зоя Альбертовна, после ужина позвонившая сыну в армию, спала отрешенная от всех — то ли глупая, то ли слишком умная — девушка эмо…

Спали все, прилетевшие в Город-Герой в составе туристической группы школьников, и только они, Димка и Расик — двое из этой группы — лежали без сна в одной постели: голый Расик лежал на голом Димке, и Димка — счастливый Димка! — в ожидании вопроса, одной рукой обнимая Расима за плечи, ладонью другой руки ласкал по-мальчишески сочные, мягкие и вместе с тем упругие Расимовы ягодицы; «спрашивай… »

— Дима, скажи мне… ты голубой? — прозвучал в темноте вопрошающий голос Расима.

Конечно, он, Димка, угадал, о ч ё м Расик его, Димку, хочет спросить… «ты голубой?» — прозвучал в темноте вопрошающий голос Расима, и Димка, предчувствуя именно этот вопрос — о ж и д а я этот вопрос, вдруг неожиданно для себя самого растерялся: у него, у влюблённого Димки, не было ни для Расима, ни для себя исчерпывающе короткого — внятного и однозначного — ответа на этот вопрос! Как будто на все другие вопросы можно всегда отвечать однозначно и коротко… «ты голубой?»

«Голубой», «не голубой» — «да», «нет»… не было у Димки, шестнадцатилетнего десятиклассника, однозначного ответа на этот вопрос — ни для себя ответа не было, ни для Расика. Потому как он — по своим устремлениям — явно склонялся в сторону предпочтения однополого секса, и вместе с тем он внятно — осознанно — ещё не сказал самому себе, что парни, и только парни, ему, Димке, нужны по жизни… о каких однозначных выводах можно говорить в шестнадцать лет?! Дело ведь не в словах, которыми одни — по своему недомыслию или по иным, нередко мутным, причинам — спешат-торопятся поименовать других: «голубой», «голубой»… дело не в словах, или, точнее, не в самих словах, а в осознании этих слов как единственно верных, не подлежащих внутреннему сомнению… вот в чём было всё дело!

Проще говоря, «голубым» парень становится не тогда, когда скажут ему об этом другие, а тогда, когда скажет об этом себе он сам — когда внутренне это осознает, а осознав, это внутренне примет, причём, без разницы, оповестит он об этом мир или скроет это знание о самом себе внутри своей собственной души; у шестнадцатилетнего Димки такого внутреннего осознания не было, и потому Димка, будучи честным по отношению к самому себе, не мог — stricto, strictissimo sensu — назвать себя «голубым»; но и назвать себя «не голубым» — в строгом, строжайшем смысле слова — он тоже не мог, потому как тема эта его, Димку, и волновала, и манила… волновала и манила ещё до того, как он страстно влюбился в Расима! Тема манила, волновала… но и здесь — в предыдущей Димкиной жизни, то есть в жизни до любви — всё было тоже не совсем однозначно! Потому как…

В тринадцать лет он, Димка, «трахался» с Игорем — в сарае они приспускали с себя штаны и, испытывая совершенно естественное удовольствие, на старом скрипучем диване поочерёдно тёрлись друг о друга своими сладко напрягавшимися пиписами… ну, и что с того, что всё это было — в тринадцать лет? Мало, что ли, мальчишек делают точно так же, вступая в пору своего нетерпеливого жадного взросления?

Понятно, что их пацанячий «трах» в сарае по вечерам был в то лето всего лишь игрой, был подростковым экспериментом, и потому ни о какой конкретной ориентации тот первый сексуальный опыт свидетельствовать не мог.
Потом, спустя два года, когда секс с Игорьком не случился, Димка всё лето мастурбировал, воображая Игоря и себя… и опять в тех фантазиях не было ничего особенного: он, мастурбируя, представлял то, что знал. В это же время он стал обращать внимание на парней… но ведь он, Димка, не был при этом совсем равнодушным-амбивалентным к девчонкам — девчонки его волновали тоже!

Не какие-то конкретные девчонки, а вообще… он, Димка, нисколько не сомневался, что у него будет всё, что бывает у всех: и любовь, и семья, и дети, — девчонки его волновали тоже, но он, открыв для себя в интернете мир однополых отношений, стал всё чаще и чаще мастурбировать, думая не о девчонках, а о парнях, страстно трахающих друг друга на бесчисленных сайтах с бесконечными галереями… и снова: разве можно было на основании одного лишь этого делать вывод, что он, Димка, является «голубым»?

Разве не могло получиться так, что — по мере взросления — весь этот интерес к однополым отношениям постепенно притупился бы или даже совсем исчез бы? Ведь, сидя дома перед монитором — мастурбируя «на парней», Димка вместе с тем нисколько не стремился вступить с кем-то в реальный половой контакт — никто из парней ни в школе, ни во дворе у него, у Димки, такого желания не вызывал… ну, и какой же он был «голубой»?

Димка не стремился к однополому сексу в реале… и то же время он, Димка, не только рассматривал фотки, мастурбируя «на парней», но ещё и читал на всяких тематических сайтах кой-какие статьи, и хотя чтение это было совершенно хаотичное и бессистемное, тем не менее он, Димка, уяснил для себя два важных момента: во-первых, в занятиях однополым сексом нет ничего постыдного или предосудительного и только совершенно безграмотные либо лукавые люди могут считать или утверждать, что такой секс позорен и недопустим, а во-вторых, Димка с удивлением узнал, что есть немало людей, которые периодически имеют секс то с партнёрами пола своего, то с партнёрами пола противоположного…

Или даже имеют секс с партнёрами разных полов не периодически, а параллельно, то есть мужчина может быть успешно женат и при этом с таким же успехом ходить «налево», то есть трахаться на стороне, но трахаться не с женщиной, а с парнем… эти два осмысленных Димкой знания сделали для него, для Димки, вопрос о его возможной «голубизне» и несущественным, и неактуальным, — «надо просто жить, полагаясь на собственную природу, а не на визг подзаборных гопников или лукавые нравоучения внешне респектабельных козлов… потому как в жизни есть только два пути: либо быть самому кузнецом своего судьбы, либо овцой брести в стаде, бездумно потребляя лишь то, что тебе будут подсовывать лукавые пастухи» — здраво решил неглупый Димка накануне десятого класса, предполагая в самом ближайшем будущем попробовать секс и с девчонкой, и с парнем… ну, и какой же он был «голубой» — stricto, strictissimo sensu? А в начале десятого класса…

В начале десятого класса в Димкину жизнь ворвалась любовь: он увидел Расима, нового парня в своей родной школе, и у него, у Димки, в один миг «сорвало крышу» — в его жизни внезапно наступило радостное, мучительное, неизбывно-томительное, сладкое, ни на что не похожее и ни с чем не сравнимое п я т о е в р е м я г о д а, как он сам в один из осенних дней, возвращаясь домой через парк, утонувший в золоте листопада, определил свое состояние упоительной влюблённости: п я т о е в р е м я г о д а…

Любовь завладела Димкой всецело — он по уши влюбился, втрескался-втюрился в парня, и здесь-то, казалось бы, к нему и должно было прийти осознание того, что он, Димка, однозначно и безоговорочно «голубой»… ну, а как могло быть иначе? Это трахаться могут в формате «парень-парень» все поголовно — и геи, и натуралы, и гопники, и гомофобы, и бедные, и богатые, и мракобесы, и атеисты, и люди с высшим образованием, и люди без всякого образования.
.. ну, то есть, все — без всякого исключения — могут в формате «парень-парень» с успехом трахаться-кайфовать, но чтоб влюбляться, и влюбляться по-настоящему… много званых, да мало избранных, — разве он, Димка, по уши влюбившись в Расима, не должен был сделать вывод, кем он, шестнадцатилетний десятиклассник, является на самом деле — в плане своей сексуальной ориентации?

Вроде как должен был бы сделать однозначный вывод — мысль о безоговорочной «голубизне» лежала, как говорится, на поверхности. А между тем… между тем, по уши влюбившийся Димка ни разу не подумал об этом — ни разу не возникла у него мысль увязать свою любовь с сексуальной о р и е н т а ц и е й, потому как любовь его — любовь парня к парню! — была такой небывалой силы, она пылала в Димкином сердце таким неизбывным, с ума сводящим огнём, что сама мысль о какой-либо ориентации своей любви показалась бы Димке и смехотворной, и нелепой… при чём здесь была какая-то ориентация, если он, Димка, любил!

Он любил, и любовь его была вне всяких ориентаций! За все два месяца — с того самого дня, как он увидел Расима впервые стоящим на перемене в школьном коридоре, и до этой сегодняшней сказочной ночи — он, Димка, лишь пару раз заходил на сайты с гей-эротикой, потому как сама собой исчезла такая потребность: Расик — любимый, один-единственный! — заполнил все Димкины мысли, чувства и желания, напрочь вытеснив из круга его потаённых интересов бесконечные галереи трахающихся парней… никакие парни, кроме Расима, его, Димку, не интересовали! И даже цвет… даже цвет у его, у Димкиной, любви был не шаблонно «голубой», а был нежно-желтый — под цвет обалденного пуловера, в котором любимый Расик однажды, в золотой листопад, пришел в школу…

«Дима, скажи мне… ты голубой?» — прозвучал в темноте вопрошающий голос Расима, и Димка, который внутренне ожидал этот вопрос — предвидел этот вопрос, на какой-то миг растерялся… не было у него, у счастливого Димки, лежащего под Расимом, однозначно исчерпывающего ответ — ни для себя, ни для Расика; не было ответа… не было потому, что он, Димка, любил — любил страстно, самозабвенно, и это было для него, для Димки, главное… а «голубой» он или «не голубой» — эти вербальные определения по сравнению с чувствами были для него, для влюблённого Димки, мало что значащими… совсем ничего не значащими!

Между тем, Расим ждал — ждал от него, от Димки, ответа… и ему, не втискавшему свою любовь в какой-то заданный цвет, ничего не думавшему об этом, теперь нужно было на вопрос Расима отвечать, — Расим задал нормальный вопрос… вопрос был нормальный, да только вот он, влюблённый Димка, понятия не имел, как ему, Димке, на этот вопрос ответить, — он, шестнадцатилетний Димка, сам не знал, «голубой» он или «не голубой».

— Расик, скажи… а это так важно: голубой я или нет? — медленно проговорил Димка, словно встречным своим вопросом желая узнать о своей собственной ориентации у него, у любимого Расика.

— Ну, не знаю… — Расим, ожидавший ответ, но никак не вопрос, на миг запнулся… «действительно… разве это так важно?» — мелькнула у Расима мгновенная мысль… ну, в самом деле: разве Д и м а перестанет быть Д и м о й, если он сейчас скажет, что он голубой? Ну, голубой… допустим, что голубой… «и что с того?» — подумал Расим, чувствуя под собой горячее Д и м и н о тело — ощущая, как Д и м а приятными прикосновениями нежно гладит своими ладонями его, Расимовы, ягодицы… наверное, если б он, пятнадцатилетний Расим, узнал о том, что старшеклассник Димон, заигрывая с девчонками, на самом деле является голубым, ещё в тот момент, когда они только-только заселялись, то есть еще до того, как у него, у Расима, возникло неодолимое желание с Д и м о й сдружиться, то, вполне возможно, реакция у Расима была бы совсем другой… а теперь, когда было в с ё, и всё это было так классно… какая т е п е р ь была разница, голубой старшеклассник Д и м а или нет?

Ему, Расику, было классно… было кайфово от мысли, что они — Д и м а и он — стали друзьями… они стали настоящими друзьями, и это было самое главное! — Думаю, что неважно… — буквально через секунду после сказанного «не знаю» проговорил Расим, и Димка не мог не почувствовать искренность этих слов.

— Расик! — Димка, ладонь одной руки вдавив в Расимову попу, ладонью другой руки прижал лицо Расима — его горячие губы — к своей щеке… ему, Димке, это тоже было неважно, «голубой» он или «не голубой», и теперь это его ощущение неважности всяких определений своей любви совпало с точно таким же ощущением Расима… разве это было не счастье? Димкино сердце вновь захлебнулось в волне накатившей нежности! — Ты думаешь, что неважно… я тоже так думаю, Расик! — горячо, порывисто прошептал Димка, и руки его сомкнулись на спине лежащего на нём Расима — Димка страстно и крепко прижал Расима к себе, словно желая с ним слиться в одно неразрывное целое. — Я думаю так потому… ты спросил меня, голубой ли я, а я сам… я сам не знаю ответа на этот вопрос!

Иногда мне кажется, что «да» — что я голубой… а иногда я думаю, что никакой я не голубой… я сам — сам! — этого не знаю, потому что не это главное… не это главное, Расик! Главное то, что мы… что я… я люблю тебя, Расик! Я люблю тебя, и… и мне всё равно… нам с тобой всё равно, в какой цвет маркируют другие нашу любовь! — Димка — в порыве нахлынувшей нежности — совсем неумышленно спутал местоимения, говоря то «я», то «мы», и потому получилась эта непреднамеренная подмена совершенно естественной, абсолютно искренней. — Разве не так, Расик? Разве не так?

— Так… — отозвался Расим, невольно заражаясь ликующе-радостным, жаром пышущим Д и м и н ы м настроением; «нашу любовь» — выдохнул Димка, прижимая лежащего сверху Расима к себе, и его, Расима, нисколько не царапнуло, ничуть не смутило прозвучавшее местоимение — он, Расим, подумал совсем о другом… он вдруг подумал, что Д и м а, несколько раз опять выдохнув-проговорив слово «любовь», не совсем точно определяет их новые отношения, потому как любовь… любовь может быть у парня с девчонкой или у двух парней — у парней «голубых»… а они… никакие они не «голубые»!

Д и м а просто не знает, как говорить… конечно, большой роли это не играло, потому как важны были чувства, а не слова, и тем не менее, прижимаясь всем телом к Димке, Расим подумал, что надо всё-таки уточнить — надо ему, Д и м е, подсказать… он уже хотел это сделать, но в этот момент Димка снова — словно дразня Расима своим непониманием — страстно, порывисто выдохнул:

— Я люблю тебя, Расик! Люблю!

— Но любовь… это ведь все равно, что дружба — настоящая дружба… да? — проговорил Расим, невольно выделяя голосом слово «настоящая».

— Да! Всё равно что дружба — настоящая! — словно эхо, отозвался Димка, так же, как Расик, выделив голосом слово «настоящая»; конечно, Димка мог бы сейчас сказать, что в мире, насквозь пронизанном ложью и лицемерием, любовь, чтоб спасти-уберечь себя от пошло-усредненных, для обуздания паствы предназначенных представлений, порой может или даже бывает вынуждена маскироваться — называться н а с т о я щ е й дружбой… но ведь суть от этого не менялась! Любовь… или дружба — настоящая дружба… разве всё это не синонимичные понятия, наполняемые одним и тем же содержанием — страстью, нежностью, упоительно-сладким сексом?

«Настоящая дружба — это любовь» — подумал Расим; «ну, то есть, любовь — это дружба… так будет правильней» — сам себя тут же поправил Расим, прижимаясь всем телом к телу Д и м ы, — теперь для него, для Расима, всё стало понятным, всё встало на свои места: если слово «любовь» Расима чуть-чуть напрягало, то слово «дружба», наоборот, наполняло сердце горячей радостью… да и как Расиму было не радоваться? Он страстно хотел подружиться с Д и м о й, и… это желание осуществилось — они стали не просто друзьями, а стали друзьями н а с т о я щ и м и… самыми-самыми настоящими! Как ему, Расику, было не радоваться?

Руки Д и м ы скользнули вниз, — Димка вновь обхватил ладонями сочно-упругие половинки Расимовых ягодиц, легонько сдавил их, стиснул, одновременно с этим разводя, раздвигая в стороны… елы-палы… так классно — так упоительно классно! — всё получилось, и… из-за какой-то долбаной смазки… как он, Димка, мог упустить это из виду?!

— Завтра куплю вазелин… и — в попу… друг друга… да? — прошептал Димка, касаясь подушечкой пальца туго стиснутого девственного входа. — Расик… в попу — друг друга… ты хочешь?

— Как голубые? — едва слышно засмеялся Расим, непроизвольно дёргая мышцами сфинктера — конвульсивно сжимая, от удовольствия стискивая и без того сжатый-стиснутый вход.

— Как друзья… как настоящие друзья! — отозвался Димка, чувствуя, как отзывчиво, жарко играют под пальцем мышцы Расимова входа. — Расик… ты не ответил на мой вопрос!

— На какой вопрос? — чуть помедлив, отозвался Расим, то ли действительно не поняв, о чём его Димка спросил, то ли делая вид, что не понял… во всяком случае, в голосе Расима прозвучала одновременно и искреннее, и, как показалось Димке, вместе с тем весёлая, от ответа уходящая хитрость.

— На такой вопрос… — подражая интонации Расика, произнёс-прошептал Димка, одновременно с этим целуя Расима в ухо. — Я спросил тебя: в попу друг друга… хочешь?

— А ты? — прошептал Расим, чувствуя, как жаркого Д и м и н о г о дыхания, от кругами скользящего между ягодицами Д и м и н о г о пальца у него, у Расима, по телу побежали сладостные мурашки.

— Я хочу… — прошептал Димка, шевеля жарко пышущими губами у самого-самого уха. — А ты?

— Я — как ты, — отозвался Расим, содрогаясь от удовольствия.

— Уговорил! — засмеялся Димка. — Завтра будет у нас любовь…

— Дружба, — поправил Расик.

— Дружба у нас сегодня… — прошептал счастливый Димка — А завтра… — руки Димки горячо скользнули по спине Расима вверх: Димка обнял Расима за плечи, крепко и страстно прижал его к груди. — Завтра куплю вазелин, и будет уже не дружба, а будет у нас любовь… Расик… если б ты знал, как я тебя люблю!

У нас также ищут:

ломают целку армянке видео, инцест фильм ролики, транса трахнули два парня, фото присланное сперма на лице, самые новые русские порно инцесты, смотреть порно фильмы домашние инцесты реальное бесплатно онлайн, истории как я трахнул спящую маму, ебут меня и мою маму онлайн, миньет на веб-камеру, мою мамочку ебут у меня на глазах, анфисы чеховой трахнули, после того как трахнул пальцем, смотреть порно русские инцест фильмы, мужик выебал студентку, раба ебут, зрелых шлюх ебут во все дыры, смотреть телку трахнули за деньги, телку ебут в подъезде порно, хочу выебать мамочку, трансвестита ебут в рот и в жопу, парень довел девушку до бурного оргазма видео, без вирусов порно инцест онлайн, инцест секс по русски порно, эротика инцест онлайн смотреть фильм, порно выебал жену с другом видео, целки частное порно онлайн