Да, их было ровно сто. Не больше и не меньше. Сто незабываемых розовых ночей, подаренных мне очаровательным ребёнком по имени Лили, которому я, в свою очередь, подарил жизнь пятнадцать лет назад (затейливые переплетения этого предложения напоминают мне… Впрочем, об этом чуть позже).

Я был женат лишь однажды в своей жизни, женат по большой нетленной любви. Но, к сожалению, история эта для меня более чем болезненна. Боль, долгая время затупляемая нежной малышкой Лили, теперь снова заливает моё уставшее сердце ледяной тоской. Позади кометы моей жизни остался лишь яркий след, озарённый слабеющей памятью, длиной в сто ночей.

Когда я был мальчиком лет пятнадцати, мой организм содрогался в необузданном половом влечении к однокласснице, которую я в один прекрасный день совратил прямо в школьном кабинете в конце смены. С тех пор мы регулярно занимались с ней любовью… перед занятиями, на переменах, даже во время уроков в туалете — и отдавались своей страсти безрассудно, ничем не ограничивая свои ненасытные молодые тела. Она любила меня безумно. Я любил её ещё сильнее и бредил ею по ночам.

Все, конечно, знали о нашем взаимном обожании друг друга, да и мы особо не скрывали своей связи, всегда сидели за одной партой и вдохновенными руками вслепую теребили друг дружку промеж ног. Поэтому ни для кого не стала сюрпризом новость о том, что моя подружка ждёт ребёнка.

К этому отнеслись, конечно, по-разному. Ровесники обоих полов с интересом и с тенью зависти расспрашивали и меня и мою девочку о том, как… Школьные преподаватели старались не подавать виду, хотя некоторые, поймав мой взгляд, едва заметно улыбались. Кто-то, естественно, старался смотреть строго и даже делал отдалённые замечания, на которые, впрочем, ни я, ни моя подружка не обращали никакого внимания. Уверен, что взрослые если не обсуждали это в своём кругу, то про себя так же интересовались и завидовали, как и дети. В сущности, в душе они и были детьми.

Родители наши просто оказались поставлены перед фактом. Я заявил, что собираюсь жениться, и требовал их согласия, без которого свадьба в таком возрасте просто немыслима. Особое трение шло со стороны моей будущей тёщи. С некоторыми колебаниями мы всё-таки получили одобрение. И за несколько месяцев до родов моя подружка стала мне законной супругой. Мы чувствовали себя жутко взрослыми и гордились этим.

Свадьба состоялась в начале лета (середина июня), а в августе её повезли в роддом. Я помню, как, вспотевшая, она обнимала меня, говорила, что боится страшно и что хочет, чтобы я был всегда с нею рядом. Да, она несколько раз повторила это и добавила, что даже через много-много лет, даже после смерти она хочет ощущать меня, хочет чувствовать тепло моих рук, хочет…

Я глядел на неё, словно в зеркало, в котором находил отражение, повторяющее черты моего лица и ход моих мыслей. О, как во многом были с ней мы похожи!

В день родов, не находя себе места, я мотал круги по коридору роддома. Потом случилось это… Сказали сначала, что у меня девочка, и спросили, как бы я хотел назвать её. За моей спиной поднялись четверо беспокойных родителей. Я ответил, что это должна решить моя жена. В ответ мне сообщили, что перед смертью она завещала назвать дочку Лилией…

Взгляд мой не дрогнул тогда и стал злобно сверлить глаза акушерки до тех пор, пока она не отвела их в сторону. Да, её будут звать Лилией, в честь моей вечно юной супруги, отвечал я отстранённо. Той ночью безудержные рыдания сотрясали мои плечи и сердце готово было разорваться от горя. Именно в ту жуткую ночь я заперся в себе и никому не открывал больше дверей в мой мир с тех пор.

Я воспитывал Лили с младенчества, кормил её тёплым молоком из бутылочки, менял ей пелёнки, учил ходить и говорить, и чем старше она становилась, тем более ревностно я относился к ней, так что в три года уже почти и не подпускал жадных бабушек и дедушек, которые делали осторожные попытки забрать ребёнка себе.
Но хоть и был я тогда юн, чувства отцовства и материнства переполняли меня и одновременно служили щитом от посторонних рук. Я отец. Дочь моя и точка.

Все эти годы для меня не существовала земная любовь. Единственным существом женского пола в моей жизни была маленькая Лили, которую я, когда мне стукнуло восемнадцать, забрал от тёщи и поселил с собой в тесной квартирке.

Моя любовь к жене не исчезла после её смерти, не улетучилась вместе с моею душой, но поменяла качество и перенеслась на нашу с ней дочку, маленькую мягкую куколку с тонкими каштановыми волосами, гладкими пятками и нежной девичьей складкой кожи между ног. Это спасло меня от верной гибели.

Год за годом я наблюдал за тем, как растёт и развивается моя малышка, и чем взрослее она становилась, тем больше она походила на Лилию-маму. Голосок, улыбка, блеск в глазах — всё напоминало мне о ней. Поэтому не мудрено, что, когда моя дочь достигла двенадцати лет, сходство с матерью было абсолютное (словно супруга моя, и без того дитё, вдруг помолодела на три года, тогда как я на двенадцать лет состарился). Вот такую шутку — боюсь называть её злой — сыграло со мной время. И не мудрено, что желание, спавшее во мне так долго и, казалось, уснувшее уже навсегда, однажды проснулось вновь.

В первый раз это случилось в ночь на семнадцатое июня. Вечером я купал Лили в ванной (мы совершенно не стеснялись друг друга, поскольку с младенчества я заменял ей обоих родителей). Когда она вышла из воды, я, как обычно, стал вытирать её махровым полотенцем. Сначала душистые каштановые волосы, потом плечи… Когда дело дошло до груди, Лили вдруг засопела и её взгляд, направленный на меня, затуманился. О, как знакомо было мне это! Точно так же дышала пятнадцатилетняя Лили в школьном кабинете, когда, заперев дверь на ключ, я усадил её на парту, высвободил её по-детски обозначившиеся груди и стал их жадно целовать, опускаясь всё ниже и ниже… И вот уже я целую белую кожную складку своей девочки, проникая языком в тёплую дырочку, теребя губами горошинку клитора и зарываясь носом в молочную плоть.

Легчайшею стрелою поражённый,

Истомой нежной полон до краёв.

Лети ко мне. Коленопреклонённый

И покорившийся, я жду тебя, любовь…

Я жду тебя. В свинцовых стенах и в безжалостных стальных прутьях я всё ещё жду тебя, Лили. Целуя тебя в губы, сплетаясь с твоим маленьким розовым язычком, я жду тебя. Усаживая тебя на школьную парту и разделяя с тобой сладострастие, я жду тебя. В один день и провожая тебя на тот свет, и встречая тебя, воскресшую, — я жду тебя, всегда жду, моя нежная Лили.

В ночь на семнадцатое июня наши души воссоединились. Когда я выносил свою дочь из ванной на руках, она лепетала, что так долго… Что не может без… Что…

Потом я ощутил на вкус её ротик (долгий поцелуй до потери её дыхания) и она снова стала моей, как двенадцать далёких лет назад.

Я аккуратно уложил Лили на кровать, она заломила руки за голову и раскинула в стороны свои ножки, которые тотчас обхватили моё тело, как только набухший член вошёл в наш с нею мир через нетронутые розовые губки. Мышцы её детского влагалища обхватили меня. Лили было нестерпимо больно, но она, жмурясь, старалась изо всех сил, и вскоре мы вошли в нужный ритм, чувствуя, как внутри всё пространство волнами заполняет оркестр покатых звуков. Когда волны хлынули через край, я с таким рвением вжался в свою дочку, что ей сделалось невыносимо больно… она туго прогнулась подо мной, готовая в любой момент переломиться осиновой веткой. Груди побелели от натяжения, на них выступила сеть зелёных вен. Извергая свою душу в Лили, я ещё сильнее вжал её в себя так, что мой член готов был буквально разорвать её внутренние органы.
Он рвался всё глубже и глубже, в скользкой сперме и в девственной крови дочери. Она истошно кричала и металась, не в силах контролировать себя.

Я не на шутку перепугался, когда волны схлынули в пропасть и в моих руках осталось обмякшее тельце Лили с поволокой на глазах. К счастью, она вдруг слабо сказала, что никогда в жизни не испытывала ничего более страшного и блаженного. Внутри у ней всё болело. Тогда я взял Лили на руки, перевернул, положив ногами на белую подушку, и впился ртом в нежную мясистую лилию дочки, обагрённую кровью, погрузив свой толстый член ей в рот и обхватив её голову ногами так, что почти перекрыл ей дыхание. Она глухо застонала и стала извиваться, её ноги живо и беспомощно затопорщились, пока наконец не обхватили мою голову и не прижали её ещё сильней к горячей мякоти детской промежности. Лили тяжело дышала… мой член, похоже, заткнул ей всю ротовую полость, она судорожно глотала воздух носом и жадно засасывала мою плоть в себя, пока я пожирал её между ног. Въевшись в половые органы друг друга, мы продолжали ритмично извиваться. Я полукругом вращал бёдрами, погружаясь в бездну девичьей глотки, и голова дочки также моталась по кругу. Мои губы были в крови и густых выделениях её порванного влагалища, её ротовая полость была залита солоноватой слизью, но нам до сих пор было мало друг друга. И вот тогда я стал больно мять ей ягодицы и раздвигать их до предела в стороны, засасывая натянувшуюся между ними кожу.

Лили прерывисто кричала, вопила и одновременно смеялась, захлёбываясь спермой, и ещё сильнее давила своими ногами мне на голову, прижимая её к своему пылающему цветку. Я почувствовал, как она тоже начинает лизать и засасывать меня между ног, отчего я инстинктивно стал тереть член об её шею и грудь, и он вновь разразился потоками спермы, залепившей ей глаза, щеки, губы и каштановые волосы… Мы оба были горячими и потными. Необузданная страсть к обладанию друг другом была настолько велика, что мы оказались рабами своего влечения и в бессильной покорности понимали, что ждёт нас следующей ночью, через неделю, через месяц, через… через десять минут.

Через десять минут я обхватил Лили за ноги, поднял её в воздух и, чувствуя животом гладкие позвонки её белой узкой спинки, насадил дочь на свой горячий член. Коленки девочки задрожали. Лепестки её розового бутона примялись, пустив толстое дерево жизни в глубь тела. Мне казалось, что я пустил корни в этом неразвитом нежном влагалище и погибну, если выйду из него до конца. Поэтому я снова и снова насаживал свою лёгкую дочку на тяжёлый фаллос.

Она вновь застонала и откинула голову назад, коснувшись моего плеча измазанным спермой локоном. О да! Именно этот жест делала её пятнадцатилетняя мать, когда мы с ней совокуплялись в такой же позе в школьном туалете. Лили была и есть — я до сих пор верю в это — одна и та же девочка, безгранично принадлежащая мне. Ей я подарил свою душу до самого остатка…

После двух месяцев безграничной близости с Лилией в нашем гнёздышке поселилась её пятидесятилетняя бабушка (моя бывшая тёща) под предлогом, что приехала на несколько недель погостить у внучки и зятя и что ей больше негде жить в этом городе (она почти десять лет жила на юге страны). Она была тёткой крайне подозрительной, и настоящей целью её визита являлось, как я тогда смутно догадывался, выяснить, в каких отношениях находимся мы с Лили.

Сон её был чуток до малейшего шороха, и в первые дни я ругал её про себя, когда, чуть повернувшись в постели в надежде обнять дочку, слышал, как, кашляя, эта старая карга встаёт посреди ночи, ворча, что хочет воды. Надо сказать, чуть только она увидела в моей тесной квартире двуспальную кровать, сразу с плохо скрываемой злобой сообщила, что внучке необходима отдельная кроватка. Лили (умничка!) парировала тем, что спит здесь всю жизнь и ни за какие пироги не «переедет» на другое место.

Бывали ситуации и пикантнее. Например, однажды проснулся я в объятиях полуголой Лилии и сквозь её душистые каштановые волосы увидел два злобных глаза, сверкающих в утренних солнечных лучах. «Что это такое! — негодовала старая тёща. — Просто не верится!.. Да я…» И она пыталась уже вылить на меня всю накопленную ей грязь, но мне и в тот раз удалось заткнуть её… какая дочь не обнимет во время сна единственного в своей жизни близкого человека, папу-маму-друга? На что тётка заворчала о неправильном воспитании ребёнка и прочих гадостях.

С тех пор, как в нашем гнёздышке поселилась гадюка, мы с Лили почти не занимались любовью… эта змея повсюду ползала за нами и тихо шипела. Её присутствие несказанно отравляло нам жизнь. Но однажды ночью мы не выдержали…

На часах светилась цифра четыре, Лили от лёгкого прикосновения моих губ проснулась, и мы слились в поцелуе. Голые ножки Лили, почувствовав мои руки, разжались. Трусики были спущены до колен. Под одеялом накопился жар, мутящий сознание. Всё, чего нам хотелось — это слиться друг с другом и замереть навеки в этом блаженном состоянии спокойствия и гармонии. И я просунул член в мягкое между ног своей законной жены. Кровать поскрипывала, мы сопели носами, но старались любить друг друга как можно тише… И находясь в предельном напряжении, я услышал, как супруга моя вскрикнула. Сначала я подумал, что она вскрикнула от удовольствия. Потом почувствовал, как жар, в котором мы совокуплялись, рассеялся… самое подлое в мире существо стянуло одеяло, обнажив мою голую спину… Она торжествовала и с трудом скрывала свой мерзкий триумф под маской возмущенного удивления.

— Сука! — заревел я в бешенстве, наступая на хвост гадюке. — Сука!

Сперма толстой струёй брызнула из возбуждённого фаллоса прямо ей на пижаму. Старуха не на шутку испугалась. Похоже, всё сложилось не так, как она ожидала. Мне кажется, что этой ночью она хотела взять реванш за то, что когда-то проглядела невинность своей дочери. Но разве не глупо мстить за зачатие Лили, которую она теперь могла так легко отсудить у меня?

Эта стерва ещё никогда не видела меня в таком грозном виде. И больше никогда и не увидела. Последнее, что она вообще видела, это дрожащие мускулистые лапы, которые сошлись на её горле и выдавили её гнусную жизнь, как дешёвую зубную пасту, — нет, как вонючий сапожный крем — из старого никому не нужного тюбика. Тело было выброшено в окно и глухо шмякнулось о мусорные баки, чьи вечно голодные рты всегда разинуты в ожидании таких ничтожеств, каким являлась эта змея.

За спиной раздавались рыдания моей дочки, их удалось мне заглушить только запихав свой член в её мокрый розовый ротик. Она, поперхнувшись, принялась сосать его и потихоньку успокоилась.

Я понимаю, что читатели осуждают меня за мои мысли и поступки. Право, для меня тоже есть мусорный бак, самый вонючий и ржавый, но как бы не презирал меня целомудренный читатель, единственным оправданием перед ним будет только то, что любовь моя к Лили была самым главным чувством моей жизни. Искренним, ничем не омрачённым чувством. Эта любовь отделила нас от всего мира, её глубина позволила нам свить собственный парадиз, который не разрушился даже после того, как в родном гнёздышке пролилась ядовитая кровь.

После трагедии, произошедшей у меня на квартире, нам с Лили пришлось не медля покинуть город и отправиться путешествовать куда глаза глядят. Денег было крайне мало и за границу скрыться мы не имели возможности. Пришлось лишь скромно довольствоваться номерами дешёвых гостиниц. Но каждый из номеров мог дать фору любым царским палатам, когда там находились мы, до беспамятства влюблённые друг в дружку.

В нашем спонтанном путешествии мы и не заметили, как кончилось лето и наступила осень.
Деньги были уже на исходе, и без того худенькая Лили похудела ещё больше. Но цветок не вял, а пах всё ароматнее и с каждым днём становился всё притягательней и притягательней.

Ни дождь, ни снег не могли омрачить нашего счастья. Однажды в безлюдном парке, покрытом первой сединой, Лили отдалась мне прямо на скамье. Её голая попка поднималась и опускалась, скользя по твёрдому стволу дерева жизни, из ротика вырывалось тихое постанывание. Её каштановые волосы, в которые я закутал свое лицо, были холодными, но согревали меня больше, чем одежда. И было нам глубоко параллельно, что какой-нибудь редкий прохожий багровел при виде нас.

Помню отчётливо день, когда у меня в кармане осталось ровно столько, сколько можно было бы заплатить за шикарный номер в привокзальном отеле одного небольшого городка. Его мне очень настырно предлагали, я даже удивился отчего это вдруг… Ведомый странным предчувствием, я решил испытать судьбу и снял этот номер на ночь. Это была ночь на двадцать четвёртое сентября.

Данный нам номер от стен до потолка был облеплен зеркалами. Видно, количество всего зеркального, серебристого и золотистого и определяло, главным образом, его престижность. Я мысленно представил, как эти зеркала буду отражать наши нагие тела, танцующие в постели. Вместе вымывшись в широкой ванной, мы с Лили… Впрочем, это началось уже в самой ванной, когда я стал намыленной рукой массировать ей влагалище, такое мягкое, податливое, как тесто. Дочка от такой ласки, стоя на коленках, шире раздвинула ножки и взяла в ротик мой большой член. Ей всегда жутко нравилось это занятие.

Чем ближе было удовольствие, тем интенсивнее моя широкая ладонь мяла цветок под её попкой. Вторая моя рука пробралась к ягодицам и просунула два пальца в анус, отчего спинка Лили по-кошачьи выгнулась. И тут мне захотелось… Кожа вокруг анального отверстия натянулась как на барабане, Лили почувствовала внутри попы острую резь, вызванную толстым инородным предметом, который мышцы стремились отторгнуть. Но эта боль доставляла ей удовольствие, поскольку исходила от меня… Невероятными усилиями мне удалось запихать в попу весь свой толстый член. Он был так там зажат, что разбух ещё сильнее и не вынимался обратно. Лили заплакала. Но я, знавший этот плач, только сильнее насадил её и стал запихивать свою ладонь ей во влагалище. В ванную засочилась кровь, в стенах умножался истошный вопль дочери, а я всё глубже и глубже проникал в её детское маленькое тело. Вскоре я просунул кисть руки в её кровоточащую щель до конца, как в тряпичную куклу. Задний проход был тоже забит до предела. Дочка заизвивалась, как червяк на крючке, не переставая тонко голосить. Потом она повернулась ко мне лицом и мы стали отбирать друг у друга воздух до потери сознания. Свободной ладонью я сильно сжал плоскую, почти мальчишескую её грудь, и начал спускать…

Хватка моя ослабла, Лили потеряла сознание. Я включил ледяной душ и окатил сначала себя, потом её. От неожиданного холода она очнулась и дико уставилась на меня. Потом прыгнула мне на руки и крепко-крепко прижалась всем своим крошечным существом ко мне.

После ванной мы легли в постель, где предались ненасытным любовным ласкам. Сколько раз мы занимались любовью этой ночью! Теряя всякий рассудок, мы питались друг другом и нам не нужно было иной пищи (благо, что денег на неё уже и не оставалось в прямом смысле). Нежное влагалище Лили вновь обагрялось кровью, запятнавшей белоснежные — тёмно синие ночью — простыни. Я пил из всех щелей своей дочери её душу и спускал ей свою вместе со спермой во всевозможные щели. Мы наслаждались до абсолютного изнеможения, до полусмерти, до смерти, и кто бы мог знать, что эта ночь окажется для нас самой последней…

Наутро, когда каштановые волосы Лили застилали мои глаза, в номер беспардонно вломились пятеро хладнокровных истуканов в формах, сообщив, что я обвиняюсь в растлении несовершеннолетней дочери и в зверском убийстве своей тёщи.
Вследствие чего мне грозит двадцать пять лет лишения свободы. Я спокойно и даже равнодушно внимал монотонной речи главного торжествовавшего истукана. Лили, прикрытая простынёй, вдруг спросила, какие у них есть доказательства, и тут тот же самый истукан бросил на неё, на мою Лили, пожирающий взгляд и ядовито сообщил, что помимо всего этой ночью прибавилось ещё одно… «видеозапись вашего ночного танго, сделанная скрытой камерой; она за зеркалом». Он отвёл то злосчастное зеркало в сторону, и ноги мои подкосились. Я не выдержал и ударил ногой изо всех своих сил этого ублюдка в спину. В том ударе смешалось всё… ненависть, обида, стыд, месть, любовь к Лили… Но пинок не получился и не причинил истукану практически никакого вреда. Зато когда он обернулся ко мне с удивлённой ухмылкой, его ухмылка размазалась красным месивом по звериной деревянной морде. Потом что-то бухнуло мне в спину и…

…Я очнулся в камере, не в силах вспомнить произошедшего. В глазах двоилось, голову разрывало на части. Мне потребовалось минут пятнадцать для того, чтобы прийти в себя и собрать мозаику перемешавшихся событий в более-менее стройную картинку. И я ничуть не удивился, когда сквозь блестящие холодные прутья увидел свою жену. Она смотрела на меня и грустно улыбалась. Рядом, на табурете, сидел охранник и позвякивал ключами. Его лицо показалось мне добродушным.

— Я им всё рассказала, — тонко начала Лили, — и про то, какой ты хороший, и про то, что я не могу ни дня без тебя, и всё-всё, — она всхлипнула. — И твой срок смягчили до десяти лет.

Я вплотную прижался к решётке и поймал губами губки своей девочки.

— Я просилась сидеть в камере вместе с тобой, но этого уже мне не позволили. Сказали только, что я могу приходить сюда раз в день. Где я буду жить, пока ещё не знаю. Хочу в нашу квартиру… Помнишь?

Я судорожно сглотнул и кивнул головой. Скорее всего, подумал я, мои родители станут опекунами Лилии.

— Всё кончено… — с тяжестью выдавил я, чувствуя, как на глаза непроизвольно наворачиваются горячие виноградины слёз. — Лили, ведь… (я поймал её дрожащий взгляд) ведь… ты не сможешь хранить верность мне… десять…

— Я всё смогу. Я всё… — она зажмурила глаза, и мы, обнявшись через решётку, разрыдались, не обращая внимания на охранника. Но последний, кажется даже сочувствовал нам и молчал, закрывая глаза на происходящее. Я рыдал, забыв обо всём на свете… о тёще, о камере за зеркалом, о тюрьме, и в мире моём осталось самое ценное, бесценное… моя дочка.

— Лили, ты ведь ещё совсем маленькая, а через несколько лет ты забудешь своего отца и встретишь кого-нибудь, кто…

— Вовсе, вовсе нет, мне не нужен кто-нибудь, мне нужен только ты, папа… и я буду ждать, когда тебя они отпустят. Потом вырасту, мне будет двадцать два. Мы уедем отсюда навсегда, навсегда, туда, где я стану твоей законной женой.

— Ты и есть моя законная жена, — сказал я, краем глаза замечая, как удивлённо повернул голову охранник. Подумал, наверное, что я совсем свихнулся. Но после того, что я рассказал Лилии о её матери, всё понял и совсем уже не препятствовал нам целоваться через решётку. Он даже не взглянул на нас, когда Лили шумно выдохнула грудью… моя ладонь залезла ей в джинсы и до основания погрузилась в её влагалище. Дочка зажмурилась. Руке мокро и тепло…

Во время то я понял, что Лилия не умрёт никогда, потому что это цветок, который распускается каждой весной в моём сердце вечно юным, бесконечно чистым созданием. И она никогда не предаст и будет любить меня вечно, даже через много-много лет, даже после смерти… Хотя смерти не существует, и в этом я более чем убедился.

Напоследок я оставил одну интересную и важную деталь… я часто ходил на могилу к своей юной жене и убивался так сильно, что однажды ночью в полубреду отправился на кладбище с лопатой. Моё сознание тогда было очень больным, мне страшно хотелось вновь увидеть свою маленькую супругу. Я выкопал гроб двенадцатилетней давности и лопатой вскрыл его. Он был, конечно, пуст. Просто пустая ненужная коробка. И в ту ночь у меня исчезли все сомнения насчёт смерти жены. Я свято поверил в то, что она бессмертна. Следующий день был шестнадцатым числом. Тем самым.

Однажды от скуки, постоянной спутницы заключённого, я стал считать, сколько ночей прошло от шестнадцатого июня до двадцать четвёртого сентября. По иронии судьбы их оказалось ровно сто… Сто ночей легли в моей памяти дорожкой от лета к осени. Но жизнь бессмертна и идёт по кругу. Теперь, в сумраке свинцовых стен и тяжёлых стальных прутьев, я дожидаюсь весны, которая придёт уже совсем скоро… всего через семь лет. Лили сейчас пятнадцать. Незабываемый возраст моей любви. Любви, и ласки, и яркого вечного солнца…

У нас также ищут:

сын увидел маму голой и трахнул видео, Похотливый накаченный парень отъебал жену в очко, смотреть порно инцест онлайн дед трахает внучка, порн о видео инцест, порно ученик трахнул училку смотреть, японский инцест секс порно, выебал родную маму, миньет скачать видео урок, гей инцест отец-сын, русское порно сквирт волосатых, выебал спящую мать пока она спит видео, износилование инцест русское, порно инцест внучка пристает к деду, папа трахнул сына гей видео, ебут по принужден, инцест ролики отец и дочка, Любимая женщина стерва сношается в писю, ебут первый раз большим хуем в жопу, ебут охуенных девок, Грубо вставляет в намасленный анал, архив инцестов, звуки при оргазме девушки, я трахался со своей мамой фото, нашел пьяную и трахнул, похитили и трахнул и, смотреть порно трансы инцесты бесплатно